Шангри-Ла

Тибетские деревенские дома неожиданно получили статус уникальных объектов архитектуры, началось бурное строительство. Водопроводные и канализационные трубы спрятали под кривыми улочками, провели электричество и Интернет. В старых домах открыли бутики, в новых, построенных в китайском стиле с барочными фасадами, разместились магазины, призванные привлечь туристов-китайцев. Так и вышло — за прошлый год Шангри-Ла посетили три миллиона туристов, 90 процентов из которых — жители Поднебесной.

Тибетская культура превратилась в неплохой источник дохода. В старой части города теперь торгуют штампованными тибетскими украшениями, ножами и пятнистыми шкурами якобы леопардов, а на самом деле — перекрашенных собак, заменивших кур и свиней, которых держали в нижних этажах домов.

Города Шангри-Ла никогда на самом деле не существовало. Его придумал англичанин Джеймс Хилтон в романе «Затерянный горизонт», опубликованном в 1933 году. Герои Хилтона, выжив в авиакатастрофе, бродили по горам Тибета и вышли на ламаистский монастырь Шангри-Ла, который будто бы был основан в XVIII веке католическим миссионером Перро, а затем управлялся верховным ламой. Монастырь приютил 50 монахов разных национальностей, погруженных в духовные практики Востока и Запада. К середине романа читатель обнаруживает, что верховный лама и есть сам Перро. Ему больше двухсот лет, но он в прекрасной форме благодаря занятиям науками и обособленности Шангри-Ла от суеты внешнего мира.

Существует версия, что идею Шангри-Ла Хилтон позаимствовал у эксцентричного биолога Джозефа Рока, чьи рассказы о приключениях в далекой Юньнани и Тибете публиковались в National Geographic с 1922-го по 1935 год. Рок возглавлял экспедиции, отправлявшиеся на поиски экзотических растений и неизвестных цивилизаций, писал о переходах через реку Меконг по бамбуковым мостикам, о разбойничьих набегах, таинственных ритуалах и встречах с местными правителями. Хилтон пользовался и другими источниками, некоторые из них были гораздо старше книг Рока. Название «Шангри-Ла» звучит как слегка замаскированная «Шамбала». В тибетском буддизме это воплощение земного рая — за Гималаями, у подножия Хрустальной горы — без войн и страданий.

В своем прошлом воплощении Шангри-Ла был Чжундянем — торговым перекрестком на высоте 3160 метров. Три великие реки — Янцзы, Меконг и Салуин, которые здесь называют Джинша, Ланьцанцзян и Нуцзян, — разделены высокими горными хребтами. Вначале они несут свои воды на восток от Гималаев, затем поворачивают на юг и, прежде чем разойтись, текут параллельно. В этом первозданном месте и оказался Рок в начале прошлого века.

С тех пор утекло много воды. В 50-е годы в этих местах началась интенсивная вырубка леса. Тысячи гектаров были буквально скошены со склонов гор. Позже, в 1998 году, река Джинша вышла из берегов и затопила все вокруг — отчасти из-за недавней интенсивной вырубки деревьев. Погибло около 4000 человек, миллионы остались без крова, и китайское правительство запретило уничтожать лес в районе Трех рек. После этого в Чжундяне решили перепрофилировать экономику и развивать туризм, извлекая выгоду из эксплуатации культурных памятников и красот природы. В 1999 году появился аэропорт, годом позже закончили строительство дороги на Куньмин. Доходы от туризма к 2001 году намного превысили прибыль от вырубки леса. В тот же год предприимчивые местные чиновники добились-таки от Пекина разрешения переименовать свой город и округ в Шангри-Ла.

В Национальном парке «Три параллельные реки» произрастает свыше 6000 видов растений: более двухсот видов рододендронов, трехсот видов деревьев и не менее пятисот видов лекарственных растений. Такое разнообразие флоры подразумевает и богатство фауны. В парке обитает 173 вида млекопитающих (включая таких редких, как дымчатый леопард и гималайский горал), более 400 видов птиц.

На территории национального парка «Три параллельные реки» проживает с десяток народов. Всего — около 300 тысяч человек.

Особенности местной природы внесли свои коррективы и в жизнь людей. Непреодолимые реки и высокие горы разделили жителей на изолированные этнические группы, они говорят на разных языках и придерживаются разных культурных традиций. На территории национального парка проживает с десяток народов, включая тибетцев, йи, наси, лису и нюй. Всего — около 300 тысяч человек.

По иронии судьбы устав заповедника не распространяет охрану на сами реки. В Китае острая нехватка энергии, а 80 процентов электростанций в стране работают на угле. Но угольная энергетика считается грязной, и гидроэлектростанции, которые сегодня вырабатывают лишь 15 процентов электричества в Китае, представляют собой очевидную, хотя и неоднозначную альтернативу.

На Янцзы собираются возвести с десяток плотин. На Меконге три уже есть, две строятся и еще девять пока существуют лишь на бумаге. На реке Салуин действуют две плотины, но по принятому в 2003 году проекту там строят еще тринадцать. Защитники природы, естественно, бьют тревогу. Но если учесть стремительно растущие энергетические потребности Китая и соседних стран (львиная доля энергии предназначена на экспорт), вряд ли стоит рассчитывать на то, что эти проекты удастся закрыть.

Пробираясь сквозь пургу под свистящими на ветру молитвенными флагами, мы с моим спутником Риком Кентом едва удерживаемся на ногах: нас буквально сносит на тропе Шу, которая тянется по острому, как лезвие бритвы, горному хребту на высоте 4825 метров от провинции Юньнань к Тибету. Наш путь лежит от Меконга к долине Салуин. Расстояние по прямой между этими реками — 35 километров, но горный рельеф не позволяет идти по короткому маршруту. Гора Кавагебо, самая высокая в районе Трех рек, тянется к небу на 6740 метров, ее вершина скрыта за тучами.

Наш двухдневный подъем к тропе начался с высоты 2150 метров, где течет широкая и бурая от грязи река Меконг, ее холмистые склоны покрыты кактусами — здесь очень тепло, и крестьяне выращивают виноград.

Через каждые триста метров подъема появляется новая природная зона: лиственные леса, вечнозеленые широколиственные, хвойные леса умеренного пояса, затем альпийские луга. И над всем этим — Кавагебо в снежной шапке. Каждый год тысячи буддистов-паломников совершают вокруг нее обход, цель которого — духовное очищение.

Тропа на полметра уходит в мягкий грунт. Снег сменяется гравием, сначала появляются отдельно стоящие деревья, потом — густой лес. Я смотрю вниз через заросли серого лишайника — и передо мной предстает другой мир. На несколько сот метров ниже нас, в долине, сияет ярко-изумрудной зеленью крохотный квадрат — Шангри-Ла. Чтобы добраться до этого волшебного места, мы спускаемся дальше по горному серпантину.

Нас встречает мужчина с вязанкой дров за спиной и ведет мимо орешника, через стадо пугливых свиней и своенравных коз за каменную ограду, вдоль ярко-зеленого ячменного поля к побеленному, похожему на крепость тибетскому жилищу. Здесь мы поднимаемся по земляной насыпи наверх, дергаем за кожаный ремень у маленькой двери, она открывается — и мы попадаем в XV век. Морщинистая женщина в красном головном уборе протягивает в приветствии обе руки, затем наливает по чашке чая с маслом из молока яка и исчезает.

Планировка дома традиционно тибетская: в центре просторный внутренний дворик, окруженный деревянной решеткой со стоящими на ней на уровне основного помещения горшками. Решетка необходима, иначе дети, ползая, могут провалиться в нижний этаж, где копошатся куры и свиньи. Грубо сколоченная лестница ведет на плоскую глиняную крышу. Она заставлена съестными припасами и фуражом для скота. В доме проживают три поколения: старики и молодая пара с ребенком. У всех здесь свои обязанности по хозяйству.

Ночью в доме кромешная темень и холод. Внезапно тишину нарушает жуткий скрежет. Отец семейства поворачивает прикрепленный к стене металлический рычаг, натягивая какой-то канат. Когда он возвращает ручку рычага на место, компактные флуоресцентные лампочки, свисающие с потолка в разных углах дома, оживают. Оказывается, металлический канат протянут к ручью, протекающему в 365 метрах от дома. Там трос прикреплен к бревну, в котором выдолблено углубление. От поворота рычага канат натягивается и поднимает тяжелое бревно, давая потоку воды из ручья пройти в большую деревянную бочку. В дно бочки вмонтирована голубая пластиковая труба, несущая воду вниз в 19-литровый барабан миниатюрной гидроэлектростанции китайского производства.

Занимается новый день. Женщины поднимаются спозаранку, начинают таскать воду и дрова, доить и кормить животных. Молодая женщина наливает нам чаю. Ее зовут Шо. На ней черная бейсбольная кепка с вышитыми черепом и костями, рваный свитер, сквозь который просвечивает худенькое тело, узкий шарф из искусственного меха, джинсы в обтяжку и зеленые армейские кеды.

Она одновременно делает несколько дел: придерживая малыша одной рукой, кормит его грудью, подбрасывает дрова в печь, проверяет рис, помешивает чай с маслом из молока яка, перебирает перец, бросает картофельные очистки через ограду свиньям, моет посуду и беседует с нами. Шо всего 17 лет, ее ребенку три месяца и он чем-то болен. Она мечтает уехать из Шангри-Ла моей мечты! в реальный город Шангри-Ла. Шо слышала, что девушки ее возраста посещают там школу, а по воскресеньям под ручку прогуливаются по шикарным торговым центрам.

Мечты некоторых молодых женщин все же сбываются. Янг Цзифан — красивая девушка из народности наси — окончила Педагогический институт Восточного Тибета в Шангри-Ла. Там она изучала английский язык и освоила компьютер; сейчас работает гидом в фирме, которая организует экстремальные туристические путешествия. У нее есть своя квартира, но она каждый месяц наведывается в родную деревню к родителям с деньгами и лекарствами. «Жизнь моих родителей в деревне очень тяжела, рассказывает Янг. — Никакого бизнеса, кроме копания в земле, там нет».

Педагогический институт был основан профессором Австралийского национального университета Беном Хиллманом в 2004 году. На базе института функционируют 16-недельные бесплатные курсы с предоставлением общежития. Это должно помочь студентам из сел получить образование и, следовательно, шанс устроиться на работу в городе.

Но самый серьезный вызов для народов Шангри-Ла — приобщение к благам современной цивилизации. «Традиционно они все тут крестьяне, выращивают ячмень, разводят яков и свиней. Они — знатоки экологического сельского хозяйства. Но молодежи сегодня нужны другие знания», — считает Хиллман. Освоение городских профессий, навыка работы с компьютером дает им шанс изменить свою жизнь. Студенты Хиллмана происходят из разных этнических групп — это тибетцы, баи, лису, наси, хань и йи. Причем большинство из них вышли из очень бедных крестьянских семей. Им всем пришлось упрашивать своих родителей отпустить их в это учебное заведение с чисто вымытыми классами, спальнями и уютной кухней. И никому не хочется возвращаться в деревню к тяжелому крестьянскому труду.

Ближе к вечеру несколько выпускников института уселись рядышком на диване в учительской. Рассказывая свои истории, они очень волнуются. Последним говорит Таши Церинг, долговязый жизнерадостный юноша 21 года со спускающейся на глаза челкой иссиня-черных волос. Он — тибетец, в институте изучал английский язык и сервисный бизнес. Сейчас работает гидом, сопровождая туристов в тибетские города и деревни. Таши понимает: ему очень повезло, и он хотел бы, чтобы все его друзья, что остались в деревне, получили такой же шанс, как выпал ему. «Теперь я могу стать большим человеком! » — уверен Таши.