Лоза из Изы
Все жители Изы, от участкового до священника, занимаются лозоплетением. И создают произведения искусства.Центральная улица Изы – словно музей под открытым небом. Заборы здесь служат своеобразными стендами, на которых висят плетеные экспонаты: корзины, столы, стулья, кресла-качалки, тумбочки, этажерки, абажуры, вазы, шкатулки, оплетенные бутыли, сувениры, сундуки. Мебель, хрупкая и тонкая на вид, на самом деле очень прочная. Прутья лозы легко гнутся, их можно запросто в узел завязать, а вот сломать – едва ли. Путь от саженца до готового изделия занимает около года. «Лозу выращивать очень сложно, – рассказывает мастер Иван. – Но если за ней правильно ухаживать, она отблагодарит: станет высокой, стройной, не ломкой, белой под корой. Из такой лозы что ни сделаешь, все красота». На руках Ивана мозоли на большом и указательном пальцах. Как раз там, где во время работы в руке скользит и змеей извивается тонкий гибкий прут. По этим мозолям мастера видно. Вперед на лозу! Октябрьским ранним утром, на следующий день после Покрова, за мной заехал знакомый таксист Мыкола. Он, как и все в селе, – лозоплетельщик. «Сегодня в Изе главное событие года: режем лозу! Собирайся, – говорит, – едем на сажаницу». У дома меня ждал маленький зеленый «жигуленок», заднее сиденье, багажник и крыша которого были полностью забиты… старыми грязными шинами. «Это топливо», – хитро улыбнулся Мыкола. У края лозового поля собралось все село, тысяч шесть человек. В руках мотопилы, большие садовые ножницы, топоры, ножи… Видя мое недоумение, селяне со смехом принялись объяснять причину столпотворения. Это давняя традиция. Лозу режут все и разом, чтобы никому не взбрело в голову отщипнуть стеблей с соседнего участка. И вот как по команде народ приступил к работе. Взрослые режут и складывают прут в кучки. Дети вяжут снопы и укладывают в штабеля. Вокруг невероятное скопление транспорта, от разнокалиберных тракторов до горбатых «Запорожцев», самодельных агрегатов на колесах и простых телег. Кругом все кипит, бурлит, мечется, ревет, звенит, стучит... Замечаю местного священника Василия. «Батюшка, неужели и вы плетете?» – спрашиваю, помогая ему вязать снопы. «А чем я хуже других? – отвечает. – Меня лоза от голодной смерти спасла, когда я в Ленинграде в Духовной академии учился. Корзинами торговал, так и выжил». Кухня для лозы. Под вечер появился таксист Мыкола. Палец перевязан грязным бинтом – поранился острым лезвием тесака, когда рубил упругие стебли. «Едем варить лозу, – прокричал он мне. – Собирайся!» На сей раз к его «жигуленку» был прикручен прицеп с огромной кучей снопов, гора старых покрышек выросла вдвое. Мыкола завел машину, и мы покатили. Вдалеке прямо из-под земли валил густой черный дым. Зрелище напоминало извержение вулкана. Когда мы подъехали ближе, я увидела трубы и вкопанные в землю огромные печи, в которых метались красные языки пламени. Возле топок возились люди: они бросали в огонь автомобильные покрышки. Над печками закреплены огромные железные чаны – в них варят лозу. Ее закладывают в кипяток снопами, килограммов по двести. «Сваренная лоза становится нежной, гибкой, – объясняет Мыкола, вертя длинные горячие дымящиеся лозины в руках. – Кора снимается быстро и легко. Осталось высушить прут, и можно плести». Дым от горелой резины разъедает глаза и рвет легкие. Я кашляю. «Дочка, выпей паленки, – протягивает мне стакан местной самогонки усталый и чумазый варщик Степан. – Трудная у фоторепортера работа!» – добавляет, ткнув пальцем в мою камеру, покрытую копотью. Священные узоры. В мастерской Юрия Сомоша я наблюдаю, как плетется кресло. Мастер напоминает то птицу, пытающуюся взлететь, то мага, колдующего над волшебным троном. Движения рук быстрые, плавные, всегда точные. Лоза послушно превращается в каркас кресла. Пальцы у мастера, как у пианиста, скользят по волнистым ребрам изделия. Юрий творит кресло, вышивает его, вплетая замысловатую закарпатскую мелодию, которую тихонько напевает себе под нос, прикидывает пропорции кресла. Мебель должна быть не только красивой, но и устойчивой, прочной. Юрий делает все на глаз, и делает безошибочно. Мебель в Изе плетут знатную, но чем по-настоящему славится село, так это корзинами. Здесь сложилась настоящая школа корзиноплетения, идет конкурентная борьба, и мастера пытаются скрыть друг от друга секреты плетения. Впрочем, раскрываются они легко. Достаточно выйти на улицу и купить корзинку конкурента, внимательно изучить и – повторить. Самые красивые корзины в Изе – те, что делают к Пасхе. После Великого поста православные христиане несут в церковь продукты на освящение – как правило, в корзинках. Такие корзины называют пасхальными, или ритуальными. Они отличаются особым мастерским плетением, нарядностью, оформлены защитными узорами. «Для пасхальных корзинок мы подбираем лозу, собранную с молитвами, – рассказывает одна из старейших лозоплетельщиц Изы Мария Кеминь. – Начинаем работу со дна корзины, потому что каркас днища складывается в виде креста. Читаем молитвы и плетем. Стенки украшаем крестовидным плетением. Это оберег. Он сбережет хозяину корзины здоровье и будет помогать по жизни». Я взяла небольшую корзинку и ощутила прилив сил. «Мне кажется, что если перестать плести корзины, то мир рухнет», – добавила Мария. Мастера плетут по двенадцать часов в сутки – мужчины и женщины, молодые и пожилые. У них крепкие жилистые руки, выступающие прожилки вен напоминают прутья лозы, сплетенные в невероятный узор-оберег. А пальцы их будто выросли на сажанице.
У края лозового поля собралось все село, тысяч шесть человек. В руках мотопилы, большие садовые ножницы, топоры, ножи… Видя мое недоумение, селяне со смехом принялись объяснять причину столпотворения. Это давняя традиция. Лозу режут все и разом, чтобы никому не взбрело в голову отщипнуть стеблей с соседнего участка.
И вот как по команде народ приступил к работе. Взрослые режут и складывают прут в кучки. Дети вяжут снопы и укладывают в штабеля. Вокруг невероятное скопление транспорта, от разнокалиберных тракторов до горбатых «Запорожцев», самодельных агрегатов на колесах и простых телег. Кругом все кипит, бурлит, мечется, ревет, звенит, стучит…
Замечаю местного священника Василия. «Батюшка, неужели и вы плетете? » — спрашиваю, помогая ему вязать снопы. «А чем я хуже других? — отвечает. — Меня лоза от голодной смерти спасла, когда я в Ленинграде в Духовной академии учился. Корзинами торговал, так и выжил».
Кухня для лозы. Под вечер появился таксист Мыкола. Палец перевязан грязным бинтом — поранился острым лезвием тесака, когда рубил упругие стебли. «Едем варить лозу, — прокричал он мне. — Собирайся! » На сей раз к его «жигуленку» был прикручен прицеп с огромной кучей снопов, гора старых покрышек выросла вдвое. Мыкола завел машину, и мы покатили.
Вдалеке прямо из-под земли валил густой черный дым. Зрелище напоминало извержение вулкана. Когда мы подъехали ближе, я увидела трубы и вкопанные в землю огромные печи, в которых метались красные языки пламени. Возле топок возились люди: они бросали в огонь автомобильные покрышки. Над печками закреплены огромные железные чаны — в них варят лозу. Ее закладывают в кипяток снопами, килограммов по двести. «Сваренная лоза становится нежной, гибкой, — объясняет Мыкола, вертя длинные горячие дымящиеся лозины в руках. — Кора снимается быстро и легко. Осталось высушить прут, и можно плести».
Дым от горелой резины разъедает глаза и рвет легкие.
Я кашляю. «Дочка, выпей паленки, — протягивает мне стакан местной самогонки усталый и чумазый варщик Степан. — Трудная у фоторепортера работа! » — добавляет, ткнув пальцем в мою камеру, покрытую копотью.
Священные узоры. В мастерской Юрия Сомоша я наблюдаю, как плетется кресло. Мастер напоминает то птицу, пытающуюся взлететь, то мага, колдующего над волшебным троном. Движения рук быстрые, плавные, всегда точные. Лоза послушно превращается в каркас кресла. Пальцы у мастера, как у пианиста, скользят по волнистым ребрам изделия. Юрий творит кресло, вышивает его, вплетая замысловатую закарпатскую мелодию, которую тихонько напевает себе под нос, прикидывает пропорции кресла. Мебель должна быть не только красивой, но и устойчивой, прочной. Юрий делает все на глаз, и делает безошибочно.
Мебель в Изе плетут знатную, но чем по-настоящему славится село, так это корзинами. Здесь сложилась настоящая школа корзиноплетения, идет конкурентная борьба, и мастера пытаются скрыть друг от друга секреты плетения. Впрочем, раскрываются они легко. Достаточно выйти на улицу и купить корзинку конкурента, внимательно изучить и — повторить.
Самые красивые корзины в Изе — те, что делают к Пасхе. После Великого поста православные христиане несут в церковь продукты на освящение — как правило, в корзинках. Такие корзины называют пасхальными, или ритуальными. Они отличаются особым мастерским плетением, нарядностью, оформлены защитными узорами.
«Для пасхальных корзинок мы подбираем лозу, собранную с молитвами, — рассказывает одна из старейших лозоплетельщиц Изы Мария Кеминь. — Начинаем работу со дна корзины, потому что каркас днища складывается в виде креста. Читаем молитвы и плетем. Стенки украшаем крестовидным плетением. Это оберег. Он сбережет хозяину корзины здоровье и будет помогать по жизни». Я взяла небольшую корзинку и ощутила прилив сил. «Мне кажется, что если перестать плести корзины, то мир рухнет», — добавила Мария.
Мастера плетут по двенадцать часов в сутки — мужчины и женщины, молодые и пожилые. У них крепкие жилистые руки, выступающие прожилки вен напоминают прутья лозы, сплетенные в невероятный узор-оберег. А пальцы их будто выросли на сажанице.
